Мудрость веков наслаивается многотонной громадой, являя меня миру огромным краеугольным эталоном веса, с абсолютно ровными краями и формами, предъявляя всю ненависть, созданиям природы, смеясь над их неправильными очертаниями. Груз становится невыносим, тома книг укладываются на меня ровными стопками, не умещаясь, начинают заваливаться и играть в чехарду, падая издавать смех прерывающийся нафталиновым смехом. Специальные средства давно перестали помогать и не находится ни одной моли способной поглотить такое количество нафталина. Виски сжимает мудрость, тяжесть правильности вдавливает в бронзовый постамент. Начиная делать движение в сторону, чувство скованности пленяет в себя все сильнее и сильнее.
Скинув все это, пускаюсь в бег. Рывок, стремлении стрелы вернуться обратно на пусковое место опустошенной тетивы, совершив кругосветное путешествие. Я бегу, ускорюсь, стремлюсь, обгоняю, натыкаюсь плечом на пустоту городу, абсолютно иссохшие и темные места где остались тени ушедших людей. Сбив дыхание, останавливаюсь на несколько секунд, перегнувшись пополам, переводя дыхание и сжимая кричавшую селезенку, внимательно изучаю крупинки асфальта. Идти, лучше идти. Пошел, походка дерганная, неуверенная. Ускоряюсь, быстрее, еще быстрее, снова бег.
Тут, возможно тут, место слишком ярко вторит воспоминанию и вторит уверенностью. Писать, писать обрывочно, но писать. Очень важно успеть. Физическая часть меня сопротивляется и устанавливая свои законы обрывает письмо, затекшей рукой и сойдясь в заговоре с шариковой ручкой обрывают затею. Помочь может записывающее устройство, говорить легче, чем писать. Диктофон разрывает на миллион песчинок от скорости потока моей речи. Последний его крик был даже не от скорости, а от необъятной полноты моей мысли, от фантастической волны исходящего из меня потока.
Подметая крупинки аппарата, размяв затекшие руки и выбросив ручку медленно переставляя ноги, вышивая шаг за шагом, поток меня, ползет в направлении известном только ему, уверенность настолько явная, что сопротивление бесполезно, упорство наказуемо. Медленность перемещения начинает приобретать определенный ритм, подражая начинающему дождю. Усиление стихии, усиливает отзвук стука каблуков об пустоту улиц.
Я дошел до кафе, улица протекает ливневыми порывами. Усевшись напротив окна, целеустремленно вглядываюсь в стекло заведения. Там люди, им тепло и уютно, они вдыхают аромат кофе и выхватывая его на лету смешивают с алкоголем, частицами табаки и собственной жизнью. Вожделенно потребляют ежедневный коктейль бытия. И лишь единственный человек, вступая в меланхолическую игру с самим собой, водит пальцем по стеклу, вырисовывая мечту о другой жизни, стирая сероватый налет тепла. И так невыносимо противно рисовать рожицу в усталом заведении, в надежде увидеть мир с другой стороны стекла.
С другой стороны, под проливным потоком неба сижу я. Я вожу пальцем по потокам текущих струй дождя, разбивая потоки воды, играя в новою игру, группируя их и заставляя повиноваться требованиям моего пальца. Гениальность моего художика творит новый мир, используя лучший из холстов во всей вселенной – стекло по которому струиться вода. Создаваемое, смывается через несколько секунд, и творить можно заново, без остановок и передышек. Презрев время и все его физические и химические законы, выдуманные с той стороны стекла. Сливаясь с потоком и наполненной улицей одним лишь мной, я творец и я творенье. Глаза изнутри не выдерживают вспышки увиденного и, дернув всем телом, пытаются отсоединиться от своего хозяина, примкнуть к доселе неизвестному миру и ее творцу.
С этой стороны, под проливным дождем сижу я и чужие глаза, мы творим мир заново, а когда он закончиться я положу в карман пальто иссохшую корку апельсина, она намного лучше в борьбе с нафталином и назойливыми насекомыми мудрости этого мира.
Скинув все это, пускаюсь в бег. Рывок, стремлении стрелы вернуться обратно на пусковое место опустошенной тетивы, совершив кругосветное путешествие. Я бегу, ускорюсь, стремлюсь, обгоняю, натыкаюсь плечом на пустоту городу, абсолютно иссохшие и темные места где остались тени ушедших людей. Сбив дыхание, останавливаюсь на несколько секунд, перегнувшись пополам, переводя дыхание и сжимая кричавшую селезенку, внимательно изучаю крупинки асфальта. Идти, лучше идти. Пошел, походка дерганная, неуверенная. Ускоряюсь, быстрее, еще быстрее, снова бег.
Тут, возможно тут, место слишком ярко вторит воспоминанию и вторит уверенностью. Писать, писать обрывочно, но писать. Очень важно успеть. Физическая часть меня сопротивляется и устанавливая свои законы обрывает письмо, затекшей рукой и сойдясь в заговоре с шариковой ручкой обрывают затею. Помочь может записывающее устройство, говорить легче, чем писать. Диктофон разрывает на миллион песчинок от скорости потока моей речи. Последний его крик был даже не от скорости, а от необъятной полноты моей мысли, от фантастической волны исходящего из меня потока.
Подметая крупинки аппарата, размяв затекшие руки и выбросив ручку медленно переставляя ноги, вышивая шаг за шагом, поток меня, ползет в направлении известном только ему, уверенность настолько явная, что сопротивление бесполезно, упорство наказуемо. Медленность перемещения начинает приобретать определенный ритм, подражая начинающему дождю. Усиление стихии, усиливает отзвук стука каблуков об пустоту улиц.
Я дошел до кафе, улица протекает ливневыми порывами. Усевшись напротив окна, целеустремленно вглядываюсь в стекло заведения. Там люди, им тепло и уютно, они вдыхают аромат кофе и выхватывая его на лету смешивают с алкоголем, частицами табаки и собственной жизнью. Вожделенно потребляют ежедневный коктейль бытия. И лишь единственный человек, вступая в меланхолическую игру с самим собой, водит пальцем по стеклу, вырисовывая мечту о другой жизни, стирая сероватый налет тепла. И так невыносимо противно рисовать рожицу в усталом заведении, в надежде увидеть мир с другой стороны стекла.
С другой стороны, под проливным потоком неба сижу я. Я вожу пальцем по потокам текущих струй дождя, разбивая потоки воды, играя в новою игру, группируя их и заставляя повиноваться требованиям моего пальца. Гениальность моего художика творит новый мир, используя лучший из холстов во всей вселенной – стекло по которому струиться вода. Создаваемое, смывается через несколько секунд, и творить можно заново, без остановок и передышек. Презрев время и все его физические и химические законы, выдуманные с той стороны стекла. Сливаясь с потоком и наполненной улицей одним лишь мной, я творец и я творенье. Глаза изнутри не выдерживают вспышки увиденного и, дернув всем телом, пытаются отсоединиться от своего хозяина, примкнуть к доселе неизвестному миру и ее творцу.
С этой стороны, под проливным дождем сижу я и чужие глаза, мы творим мир заново, а когда он закончиться я положу в карман пальто иссохшую корку апельсина, она намного лучше в борьбе с нафталином и назойливыми насекомыми мудрости этого мира.
Комментариев нет:
Отправить комментарий